— Что же с вами случилось? — спросила Ангелина Ефимовна.

Отец рассказал коротко. Меня прямо подмывало рассказать самому, и я даже позволил себе несколько раз перебить его и поправить.

— Дайте Коле слово, — попросил Ермак.

Отец махнул рукой, что я счел за знак согласия и тут же рассказал обо всем подробно. А так как Абакумов как раз пошел доить оленей, чтобы угостить желающих парным молоком, то я рассказал и о нем.

— Эт-то страшно! — с ужасом произнесла Ангелина Ефимовна.

Она всегда произносит с ударением на первом слове: «Эт-то страшно!» А Валя даже побледнела: «Несчастный человек!» Так как Абакумов все не возвращался, то папа рассказал про его жизнь. И Ангелина Ефимовна еще раз, но уже с другим выражением в голосе, сказала: «Эт-то страшно!»

Вошел Алексей Харитонович, и все стали обсуждать папино падение в расщелину.

— Надо немедля вызвать врача! — предложила Кучеринер.

— Можно вызвать по радио хирурга из Магадана, — заметил Ермак.

— Ничего не надо, — поспешно возразил отец. — Алексей Харитонович очень удачно выправил мне бедро. Теперь нужен лишь покой, и все пройдет. Придется мне здесь пожить.

— Но как же без врача? — удивилась Ангелина Ефимовна,

— Свой костоправ есть, — засмеялся отец и переменил разговор: — Вы привезли мне бритву, Ермак? Я просил в письме.

— Вот она… — Пилот передал бритву, мыло, полотенце, белье.

Я заметил, что у него отморожена часть щеки, — синее пятнышко величиной с пятак. И вообще Ермак казался каким-то расстроенным. Я почему-то подумал, что, пожалуй, для мужчины он невысокого роста. Валя была выше.

— Почту привез… — сказал пилот и, с сомнением взглянув на Ангелину Ефимовну — та отвернулась, — передал отцу пачку писем, газет и журналов.

Письма были больше деловые, а также от коллег-ученых; одно письмо для меня, от бабушки. Мама совсем не написала нам, наверное, было некогда — театр уже забрал ее целиком. Все-таки она могла бы написать хоть две строчки, что скучает и любит. Наверное, так подумал и папа, потому что по лицу его словно тень прошла.

Его товарищам тоже, кажется, было неловко и обидно за него. Все, наверное, как обычно, получили письма, только ему не было ни от мамы, ни от бабушки. И я вдруг решил непременно написать бабушке про отца, какой он хороший и добрый и что она напрасно была о нем такого плохого мнения.

— Лиле приходится сейчас очень много работать, — заметил отец, должно быть неожиданно для самого себя. — Сколько лет потеряно для искусства! Но эти годы она была поистине настоящей женой географа и путешественника. На «Заре», когда нас затерло льдами, ее мужеством все восхищались.

— Охотно верю, — кротко согласилась профессор Кучеринер. — Лилия Васильевна, без сомнения, способна на любой подвиг, если только есть перед кем демонстрировать этот свой подвиг…

— Вы не любите ее? — смущенно спросил отец. (Я думал, что он рассердится, а он смутился.)

— Да, — коротко ответила Кучеринер, потом взглянула на меня и, в свою очередь, смутилась.

Им обоим не шло смущение. Не то что не шло — не подходило к характеру.

«Мама ее тоже терпеть не могла!» — подумал я.

За чаем отец попросил Абакумова рассказать о своем огороде. Тот охотно очень толково и понятно рассказал. Ангелина Ефимовна, вначале с интересом и подозрительностью относившаяся к Алексею Харитоновичу, под конец заинтересовалась самим рассказом. Не допив чая, она вскочила и пожелала видеть горячее озеро. Абакумов с готовностью встал из-за стола.

Я тоже пошел с ними.

Снег, заваливший после пурги все долины и горы, почти растаял на огороде и в леске. Везде сырели проталины, как весной. А ведь была еще полярная ночь. Впрочем, начинался рассвет: над горами уже светилась нежная полоска зари и в безоблачном лиловатом небе побледнели звезды, как бывает утром.

Озеро представляло собой две соединенные бессточные воронки, заполненные горячей водой. Диаметр каждой воронки был метров пятнадцать, а глубина — четыре метра (Абакумов измерил шестом). Конечно, Ангелина Ефимовна тотчас измерила температуру воды — на поверхности оказалось 39°! Временами вода, по словам Абакумова, уходит на глубину, из воронок тогда пахнет тухлым яйцом.

— Зимой, когда приедешь с охоты усталый, выкупаешься — всю усталость как рукой снимет, — добавил, улыбаясь, Абакумов.

— Можно мне выкупаться? — обрадовался я. Ангелина Ефимовна не разрешила. (Я потом купался, когда никого не было. Эт-то замечательно!)

— Еще поблизости есть термальные… горячие источники? — осведомилась Кучеринер.

— А как же! Здесь их много. Есть совсем горячие, как кипяток.

— Много?

— Поболе пятнадцати… Я не считал.

— Провести к ним можете?

— Проведу.

Профессор живо вытащила из своего чемоданчика пузырьки и стала набирать воду для лабораторного анализа. Абакумов с любопытством наблюдал.

Когда мы вернулись в избу, Ермак и Валя уж одевались: пора было возвращаться на плато.

Ангелина Ефимовна оставалась с нами, Я так и знал, что от горячих источников ее теперь не оттащишь.

— Тридцать девять градусов на поверхности! — крикнула она с порога. — Изумительно чистая вода! Бесцветная и необыкновенно чистая. Уверена, что радиоактивная. Валечка, захватите эти пузырьки и сделайте, пожалуйста, анализы проб, как я вас учила.

Валя взяла пузырьки. Не знаю, спорили они без нас или еще почему, но все трое казались расстроенными, особенно Валя. Я понял, что они говорили об Абакумове. Прощаясь, Валя всем пожала руку и Абакумову тоже. Меня она бесцеремонно расцеловала в обе щеки. Ермак отделался общим поклоном.

Вертолет улетел, как странное гигантское насекомое с другой планеты. Абакумов, словно маленький, с восторгом смотрел вслед. Он еще не видел вертолета так близко, рядом.

Ангелина Ефимовна тотчас заставила его вести нас к источникам.

В этот день мы осмотрели четыре источника. Особенно ее заинтересовал «Грифон парящий», как она назвала этот источник. Мы пришли туда на лыжах. Абакумов взял с собой ружье на случай встречи с медведем.

Ангелина Ефимовна не без опаски посматривала и на ружье и на самого Абакумова. Он это заметил и усмехнулся в свою черную, как у атамана разбойников, бороду. Она заметила усмешку и рассердилась так, что ее большие черные глаза с желтоватыми белками засверкали, как у кошки, которую раздразнили мальчишки. Абакумов потом спрашивал меня: «А что, профессорша армянка или еврейка?» — и очень удивился, узнав, что она русская.

Грифон парящий был не что иное, как естественный огромный котел метра три в поперечнике. Дно его было заполнено валунами. Вода и пары с сильным шумом выбрасывались из-под валунов. Над котлом стоял высокий столб пара. Как мы потом узнали, температура на дне котла, между камнями, была больше ста градусов по Цельсию!

Налюбовавшись вдоволь Грифоном парящим, Ангелина Ефимовна стала осматривать окрестности — мы по пятам следовали за ней — и нашла, что «в образовании долины принимали участие ледники».

— Смотрите, какое количество кар, цирков и корытообразных долин! Здесь было сильнейшее оледенение.

В последующие дни, пока папа поправлялся, мы только и делали, что ходили от одного термального источника к другому и брали пробы. Профессор Кучеринер нашла еще несколько новых источников, о которых не подозревал даже Абакумов. Там были грифоны не только парящие, но и пульсирующие, Грифон верхний, Грифон нижний и еще какие-то, уже забыл.

Грифон пульсирующий оказался воронкой метра четыре в поперечнике, глубиной пять метров. Со дна с клокотаньем выбрасывалась кипящая вода и вытекала из воронки горячим ручейком.

Ангелина Ефимовна пребывала в непрерывном восторге, потому что никто из ученых отродясь не подозревал о существовании таких источников в этом районе Заполярья.

— Э т — т о поразительно! — восхищалась Ангелина Ефимовна. — Уже первые примитивные химические анализы показали наличие больших количеств брома, йода, сурьмы, цинка, натрия, мышьяка и других редких элементов! И главное, одновременно! Ведь крайне редко бывает, чтоб одновременно! Замечательные источники! Радостные источники! Здесь можно устроить здравницы для всего Заполярья! Источники такого состава могут быть показаны при заболевании суставов, мышц, при нарушении обмена веществ, при невралгии, невритах, при ослаблении деятельности сердца и уплотнении сосудов. Надо вызвать сюда сестру, пусть полечится! А какая радиоактивность! Выделение эманации до восьмидесяти семи единиц Махе!